Случилось мне познакомиться посредством интернета с некоторым количеством “простых европейцев”. То есть таких, обыкновенных – кто семейный, кто нет еще, кто столяром работает, кто переводчиком, кто из Англии, кто из Дании. Люди все больше молодые, активные. Ну, и естественным образом общение с наиболее интересными людьми приобрело регулярный характер.
Ввиду проживания в разных цивилизациях, обоюдный интерес весьма силен. Интересно же знать, как там соседи живут – лучше нашего, или хуже? Чего едят, много ли пьют – и если нет, то почему? Какая там у них на селе власть? Словом, вопросов множество у всех.
Ранее я уже встречался в сети с западными людьми, и до сих пор помню идиотские вопросы, которые они мне задавали – не живу ли я в радиоактивной зоне, и если не живу, то много ли у нас нерадиоактивных зон, есть ли у меня автомат Калашникова, есть ли родство между Путиным и Распутиным, и так далее, и тому подобное. Все это я списывал на малолетство вопрошающих – мало ли чего в раннем возрасте человеку думается…
Мои новые, вполне взрослые, собеседники таких вопросов почти не задавали. Я сначала порадовался, но потом оказалось, что они просто их вслух не говорили, а про себя думали именно так. Настоящим шоком оказались несколько фотографий летней Москвы, окрестностей проспекта Вернадского. Люди взволнованно говорили мне, что представляли себе Москву совсем не такой – им чудилась какая-то мрачная цитадель зла, с серыми домами-ульями и серыми толпами, бредущими по серым тесным улицам нескончаемым потоком. А еще танки – обязательно танки на перекрестках, и солдаты в странной форме, и небо над городом серое, хмурое…
После этого фонтана фантазий мои товарищи слегка успокаивались и более сдержанным тоном продолжали – им кажется необыкновенным количество зелени в Москве, а также ее просторы. Учитывая, что с детства я отовсюду круглосуточно слушал про ужасы каменных джунглей Москвы и то, как город задыхается в тесноте, – было очень свежо. Понятно, мне довелось побывать в столицах Европы, и я имею представление о Вене, Париже и Лондоне, но услыхать, что для их жителей Москва выглядит целым садом, я все же не ожидал.
С внешних красот мы как-то переместились на внутренние. Западная публика желала знать, какие у нас власти. Ну, я и рассказал, что власти обыкновенные, президенты-премьеры, федеративное устройство… стоп! Про федеративное устройство пришлось разъяснять – ни единого немца среди собеседников не нашлось, а в школах их, похоже, не обучали таким словам. К этому моменту мы еще вернемся.
Описание наших властей стало для них сюрпризом. Очевидно, они считали, что всех властей у нас – один тиран Путин, повелевающий своими холопами. Еще больше они удивились, узнав о множестве партий, сидящих в нашем парламенте. Множество – это больше двух, как принято в прогрессивном мире. К этому тоже придется вернуться.
Дальше меня стали спрашивать про коммунистический режим. Как он начался, что там было, чем он закончился. Я стал рассказывать в общих чертах, но оказалось, что надо читать курс лекций по истории СССР, ибо граждане Европы ВООБЩЕ ничего про это, как выяснилось, зачастую не знают. Они даже не могли понять, почему я говорю о каком-то Советском Союзе, а не о России – просто не знали такого названия. Понять, что такое коммунизм (кроме упорно повторявшегося постулата об отсутствии выборов из двух и более кандидатов), они тоже не могли. Пришлось объяснить более-менее подробно, простым языком, каким обычно объясняют сложные вещи детям или взрослым, страдающим легкой формой слабоумия.
С этого мы как-то незаметно съехали на обсуждение демократии. “Почему не все любят демократию?” – такой детски непосредственный вопрос мне задали. Я стал осторожно пояснять, что демократия очень хороша для богатых стран, а вот бедные страны обычно не очень хорошо себя чувствуют при демократии европейского типа. Понять, куда я веду, мои собеседники не сумели, так что пришлось вводить примеры.
Одной из собеседниц, датчанке, я задал вопрос о крупнейшей датской компании Danfoss, специализирующейся на отопительном оборудовании. Как выяснилось, она знала и компанию, и то, что у компании 60 заводов в 25 странах мира, и что 24 из них – нищие бразилии и бангладеши, в которых можно платить голодным людям за ненормированный труд в 15 раз меньше, чем датчанам, что в 1992 в Бразилии перебили целое индейское племя, не желавшее отдавать свою землю очередным данфоссам. Все было прекрасно известно этой молодой женщине, и она с непоколебимой уверенностью заявила мне, что это плохо и должно прекратиться, и что вообще все должны трудиться поровну и поровну же получать за свой труд…
Я не смог объяснить ей, что это бред сивой кобылы. Что в Дании сытая демократия и уютные домики потому, что где-то худые и грязные люди собирают для нее отопительное оборудование за гроши. Что прекратить это можно только если самим переселиться в хрущевки и работать по 12 часов в сутки с одним выходным в месяц – именно так выглядит экономическое чудо в странах Азии, которым некого грабить, вроде Кореи и Тайваня. Что, наконец, равенство – типично коммунистический лозунг.
Почувствовав некоторую неуверенность, собеседница ухватилась за замечание о страшном коммунизме и снова повторила тезис о свободных альтернативных выборах, бессмысленных и беспощадных. Я спросил – какой в Дании парламент, однопалатный или двухпалатный? И какие партии там? Молодая гражданка Дании не сумела вспомнить количество палат и текущую ситуацию, но назвала старейшую и влиятельнейшую партию Дании, “Венстре”.
Самому мне удалось разузнать, что партийная конкуренция в Дании типична для западных стран – одни либералы соревнуются с другими, а сбоку примазаны красно-зеленые популисты. Датчанка, поколебавшись, признала, что кто бы ни победил на выборах, в ее стране не изменится ровным счетом ничего, но убежденно повторила, что власть принадлежит народу…